(Продолжение)

 

8.

 

Ночью мужчине не спится.

Он ворочается в постели, прислушивается к шуму ветра за окнами, к размеренному дыханию жены, к гудению лифта. Кто-то хорошо погулял. Слышен звон упавших на каменный пол ключей, невнятное бормотание, долгая борьба с непослушным замком. Черт побери, этом доме совершенно невозможно жить, думает мужчина, ему кажется, что возня под дверью будет продолжаться вечно. Он слышит скрежет – это ключ в очередной раз промахивается мимо замочной скважины, чертыхание – это подгулявший сосед уговоривает сам себя собраться с силами и идти на новый приступ, и, наконец, спасительный скрип входной двери, возвещающий о том, что счастливый миг возращения домой все-таки настал.

Дверь закрывается с таким грохотом, что на кухне глухо рычит глуховатая Альма. Ее лай – последняя капля. Мужчина садится на кровати, осторожно перелезает через свернувшуюся калачиком жену, босиком проходит на кухню. Пара сигарет успокаивает нервы. Поеживаясь от холода - на кухне открыта форточка - мужчина бредет обратно в комнату, забирается теплую постель. Глаза мужчины слипаются, он постепенно проваливается в тяжелую дрему. Однако поспать мужчине не суждено.

- Ты спишь?

Голос Милены звучит испуганно и робко.

Она вовсе не хотела будить мужчину, это вышло случайно, она лежала в постели и думала о том, что наверное ничего не получится, что можно сколько угодно выбрасывать желтую куртку, все равно кто-нибудь да вспомнит, что у нее была такая куртка, и, вообще, в тот день когда убили учительницу она выходила из дома вовсе не в желтой куртке, а в том дурацком пальто, которое мужчина купил ей прошлой весной. Мужчина лежит повернувшись к стенке. Спросонья он с трудом улавливает о чем бормочет жена, тем более, что звуки за стенкой становятся громче, в соседней квартире разгорается скандал, и визгливый женский голос требует, чтобы подгулявший сосед перестал бродить по квартире и скорее ложился спать. В самом деле, почему бы ему не пойти и лечь спать? В четыре часа ночи нормальные люди лежат в постели и не мучают соседей грохотом падающих стульев, и бессвязным бормотанием насчет дня рождения приятеля, которому исполнилось сорок лет. «А ведь мне тоже скоро стукнет сороковник, - вдруг вспоминает мужчина, и от этой мысли ему хочется поглубже забраться под одеяло, надвинуть на голову подушку, забыться тяжелым, беспробудным сном.

- Алеша…

- Я уже сорок лет Алеша, - сонно откликается мужчина.

- Ну вот, у тебя обиженный голос. Я так и знала, - Милена приподнимается на локте, осторожно стягивает с его головы одеяло, - тебе плохо? Я тебе надоела? Я тебя замучила разговорами об этой дурацкой куртке? Ну, прости, прости меня пожалуйста, я больше не буду. Честное слово, я больше не буду. Ну, хочешь, я прямо сейчас, пойду, и выброшу ее на помойку?

- Спи, - бормочет мужчина.

Но Милене не спится. Так же как и ему.

- Алеша, а помнишь то красное платье? Оно готово. Мне позвонили из ателье и сказали, что его можно забрать в любое время…

- Милая, три часа ночи…

- Алешенька, только не обижайся. Знаешь, оно мне совсем не нужно. Я знаю, оно почти как у той женщины. И мне очень хотелось тебя позлить. И зачем ты связался с такой идиоткой? Завтра скажу, пускай они выставят его на продажу. А когда продадут, пускай возвращают деньги. Скажи, они возращают деньги, если делают что-нибудь на заказ?

Это невыносимо. Иногда люди не ведают, что творят. Мужчина устал. Он хочет спать. Еще немного, и он признается в чем угодно, даже в людоедстве, лишь бы к нему не приставали с разговорами, от которых так сильно стучит в висках. Милая, не надо. Прекрати.

- Алешенька, они существуют, - шепчет через минуту Милена.

- Господи, кто?

- Призраки. Честное слово. Знаешь, сначала мне казалось, это глупость, на самом деле не бывает никаких призраков, а потом я вдруг поняла, что призраки это вовсе не то, что мы думаем, - говорит Милена.

В темноте совсем не видно ее лица.

- Ты хочешь свести меня с ума?

- Лешь, это все ерунда, что они бесплотные духи, или выходцы с того света, или что они ужасно вредные и только и думают, как бы кого убить. Послушай, - Милена спешит, ей хочется высказаться прежде, чем мужчина обзовет ее идиоткой, повернется к стенке, заткнет уши подушкой, - я, наверное, неправа, но, мне кажется, люди становятся призраками не сразу, а постепенно..

- Постепенно?

Ее лицо растворяется в сумраке, но он настолько хорошо изучил каждую черточку ее тела, что ему кажется, он видит ее плотно сжатые губы, усталый взгляд, грустную морщинку в углу рта.

- Скажи, ты совсем ничего не помнишь? – внезапно спрашивает Милена.

Время останавливается. В большой комнате кукует кукушка. Четыре часа утра. Или ночи? Мужчина прислушивается к глухому, натреснутому голосу. Три или четыре? В часовом механизме какой-то сбой, последнее «ку-ку» часы отсчитывают после продолжательной паузы, часы словно специально выдерживают гроссмейстерскую паузу, чтобы их попросили исполнить натреснутое ку-ку на бис.

- Я должен что-нибудь вспомнить?

- Мне кажется – да…

Часть пятая.

 

 

1.

 

Весь следующий месяц они с ужасом ждут звонка.

Телефон – это что-то вроде проклятья. Этот маленький монстр устанавливается в вашей квартире, за него платишь абонентскую плату, он решает массу проблем и экономит кучу времени, но приходит время, и вот уже он диктует свои правила. Так думает мужчина. Он вообще не любитель разговаривать по телефону, и чаще всего ему звонят с работы, когда требуется пояснить очередные цифры в отчете. Другое дело Милена, которая может часами болтать с Надеждой, названивать своим родителям в Ярославль, или выяснять в справочном адрес очередного медицинского центра, где ей нужно пройти анализы, получить консультацию гинеколога, в очередной раз убедиться, что малыш родится здоровым и невредимым. Она все время думает о ребенке. Утром, днем, вечером, она думает только о ребенке, и мужчина уже немного ревнует к этому незнакомому, словно с другой планеты существу.  Телефон для Милены – это совсем не то, что телефон для мужчины. И тем не менее Милена тоже начинает ненавидеть это чудище, и уже не бежит с такой охотой поднимать трубку, а все чаще вопросительно смотрит на мужчину:

- Леша, а если это она?

Разумеется, это глупость. Она не будет звонить сама. Она вообще не  будет тревожить покой этого дома. За нее это сделают другие. Для этого есть адвокат Дмитрий Михайлович, есть милейшая Антонина Федоровна и Игнатий Степанович, есть почтовые ящики и посылки, есть тысяча способов быть рядом и ничем не проявлять своего присутствия. Иногда, выходя из дома, мужчина ловит себя на мысли, что ему кажется, будто за ним внимательно наблюдают. Из окна. А может быть из соседней парадной. А может быть из салона припаркованной у поребрика машины. Всякий раз, испытывая это странное чувство, мужчина ускоряет шаг и пытается убедить себя, что подобные мысли – глупость и что скорее всего у него просто разыгналось воображение, но всякий раз не выдерживает и нервно оглядывается по сторонам.

Милене тоже кажется, что за ними следят.

У нее наивные предствления о слежке – она начиталась детективов – и теперь часто донимает мужчину разговорами о том, что в магазине на нее странно посмотрела какая-то женщина, что по дороге в аптеку за ней медленно ехала серебристая иномарка, и, что в садике, где она гуляет с Надеждой, они все время натыкаются на незнакомомго мужчину с тросточкой, у которого очень неприятные глаза. При ее мнительности Милена может выдумать, что угодно, успокаивает жену мужчина. Ты мне не веришь? Если хочешь, спроси у Надежды. Если хочешь знать, она его даже боится…

- Противный тип, - кривит губы Милена.

Ее подозрительность заразна. Вскоре мужчина и сам замечает, что мужчина с тросточкой существует, и мало того, всякий раз, когда Милена с подругой выходят на дневную прогулку, он возникает из ниоткуда, долго бродит по садику, постукивая тросточкой по заснеженным веткам деревьев, а потом, спустя какое-то время, будто проваливается сквозь землю…

- Вот видишь, - торжествует Милена.

Скорее всего это обычный пенсионер. И если посмотреть на вещи здраво, то существует стопроцентная вероятность того, что пожилому человеку просто показан свежий воздух, что он живет в соседней парадной, что у него больное сердце, и этот садик – лучшее, что можно найти для пеших прогулок сердечника на несколько кварталов вокруг. И все-таки Милену страшно оставлять одну. Уходя на работу, мужчина всякий раз ощущает неприятное томление в груди. Возможно это предчувствие. А может быть обыкновененый страх обыкновенного человека, который вдруг оказался в ситуауции, когда единтсвенное, что он может сделать – это понадеяться на судьбу и здравомыслие Милены, которая уже подумывает о том, чтобы сменить место прогулок – уж слишком навязчивым становится внимание человека с тросточкой, который уже несколько раз пытался завязать знакомство и даже представился Игорем Анатольевичем…

- А может быть ты ему просто нравишься? – однажды предполагает мужчина, но Милена тут же отвергает эту версию. Она женщина. И она прекрасно видит, кому она нравится. И потом – ты бы видел, с какой ухмылочкой человек с тростью называл свое имя, и как странно блеснули его глаза…

Так можно сойти с ума. А впрочем, если не считать напугавшего Милену пенсионера, в их жизни царит спокойствие. Они все меньше бояться телефона. И мужчина уже давно отдал ключи от почтового ящика жене. Он торчит на работе целыми сутками. А Милена готовится к рождению первенца, старательно ждет возращения мужа со службы. А по выходным они ездят гулять в ЦПКиО.

Ночью Милена любит прикладывать руку мужчины к своему животу:

- Ты чувствуешь? Сегодня он особенно шебутной…

Наверное, это и есть настоящее счастье, думает засыпая мужчина. Но счастье не может тянуться вечно, и мужчина даже не удивляется, когда однажды вечером Милена кладет перед ним повестку:

- Меня вызывают, - ее поджатые губы говорят о многом. Милена обижена. Милена обижена вовсе не на мужчину, а на весь этот мир, который не хочет оставить ее в покое, и который с такой настойвостью все время норовит испортить ей настроение, - Алеша, наверное, это опять насчет твоей Тамары…

- И вовсе она не моя, - хмуро бормочет мужчина.

Чертова учительница. Лучше бы ее не было вовсе.

Эта мысль обжигает.

- Что? – он невидящими глазами смотрит на жену.

- Милый, ты меня слушаешь?

- Да, - кивает мужчина, - я тебя слушаю. Всегда.

Она в этом неуверена. В последнее время ей кажется мужчина все больше отдаляется от нее – он все время о чем-то думает, и ей кажется, что в голове у него бродят какие-то очень плохие мысли…

- Глупая. Я думаю только о нас.

Это вранье. Но Милене хочется верить, что так и есть. Жена немного оттаивает, и вновь возращается к прерванному разговору о повестке и предстоящем допросе.

- А если они будут спрашивать про куртку? – спрашивает она.

Удивительно, как мелочь, вроде цвета куртки, можете испортить жизнь, думает мужчина.

- Сомневаюсь, - он пожимает плечами. Но на дуще скребут кошки. В понедельник он разговаривал об этом деле со Смирновым, и тот по своим каналам выяснил, что дело закрыто. Свидетель, который видел желтую куртку на лестнице дома, где жила убитая, вдруг начал путаться в показаниях и заявил, что перепутал время, и днем, в момент убийства вообще находился на другом конце города, где якобы покупал спапоги. И вот теперь – Милену вызвают повесткой. Она тоже свидетель. Но свидетель чего?

- От меня не отстанут, да? – расстроенно говорит Милена.

Уж лучше бы позвонил Дмитрий Михайлович, лучше бы снова приходили посылки, лучше бы снова к ним в дом напросились вампиры с подарками, все что угодно, но не эти нелепые подозрения, которые вновь зарождаются в его душе. Господи, неужели их не оставят в покое? Неужели у жены так и будет маячить перед глазами эта желтая куртка? Черт побери, у нее совсем белое – белее мела – лицо…

Так можно довести до психушки.

Нужно что-то делать. И решение приходит неожиданно.

Главное, чтобы она правильно отвечала на вопросы, приходит в голову мужчине. Это глупо, но в последнее время в его жизни хватает нелепостей, которые все почему-то воспринимают всерьез. И если кто-то старательно исправляет его прошлое, так почему бы и ему не внести в это прошлое маленькие, но спасительные исправления. Да, так будет, лучше, решает мужчина. Лучше для Милены. Лучше для будущего ребенка. Лучше для него самомго. В конце концов, если дело действительно в этой желтой куртке, то нужно лишь немного исправить прошлое, и почему бы вообще не забыть об  этой куртке, так, словно ее не было. Да, глупость полнейшая, и потом Милену могут вызывать по совершенно другому поводу, но с другой стороны, Милену волнует именно куртка, и они могут воспользоваться ее страхом, могут задать ей множетсво хитрых вопросов, могут заставить ее занервничать и проговориться о чем-нибудь гораздо более серьезном…

- Может быть мне не ходить? – жалобно спрашивает Милена.

- Дурочка, - говорит мужчина, - они только укрепятся в сомнениях.

- И что же мне делать?

Господи, какие испуганные, какие растрянные у нее глаза!

Он молча обнимает жену.

- Ты мне веришь? - В ее глазах набухает влага.

- Дурочка. Разве я могу тебе не верить? – пытается успокить жену мужчина.

Какое это странное чувство – вера. И как часто оно зависит от мелочей. Иногда достаточно одного взгляда. Шороха. Скрипа двери. А порой в твою дверь могут стучаться часами, а ты ничего не услышишь, не откроешь, и даже не догадаешься, какая беда обошла тебя стороной….

- Я тоже, - тихо шепчет Милена, - я тоже хочу тебе верить…

Она имеет ввиду фотографии. Чужую женщину. Дмитрия Михайловича, который слава Богу куда-то исчез, хотя мужчина уверен, что рано или поздно он снова появится, и снова напомнит про то странное предложение, которое не выходит у мужчины из головы.

- Мы оба верим друг другу, правда? – то ли спрашивает, то ли утверждает Милена.

- Это единственный выход, согласна? 

Нужно уметь затыкать уши. Нужно уметь закрывать глаза.

- У нас с тобой славная парочка, да? – улыбается мужчина, хотя ему трудно улыбаться, и трудно собраться с мыслями и решить, что именно сказать любимой женщине – черт побери, зачем она опять заговорила про куртку? Это наваждление, но у него перед глазами явственно стоит эта желтая куртка, особенно тот вечер, когда он засунул ее в грязный полиэтиленовый пакет и отнес в соседний двор на помойку. Уму непостижимо, почему в голове так прочно оседают какие-то отдельные детали, и при этом полностью стирается главное, думает мужчина. Он уже не помнит, что было в тот день, когда убили Тамару, не помнит, чем занималась Милена. Не помнит, чем занимался он сам. А вот желтая куртка осталась. Ее можно выбрасывать сколько угодно. Ее можно порезать на кусочки. Можно облить бензином и сжечь у себя на даче. Ее можно подарить какому-нибудь бомжу или отнести в комиссионку, но ничего не изменится. Так уже было с фотографией, так было с курткой, так будет всегда – пока человек помнит, прошлое всегда будет властно стучаться в его дверь….

Он ласково обнимает жену:

- Послушай. Не было никакой желтой куртки, - гладит Милену по волосам мужчина, - просто соберись с мыслями и подумай. Это так просто. Закрой глаза и представь, что у тебя никогда не было желтой куртки. Да, ее можно принять за желтую, потому что она немного выцвела. Но изначально, когда ты ее покупала в магазине, она была оранжевая. Понимаешь, оранжевая?

- Оранжевая? – Милена с недоумением смотрит на мужа, - милый, но это неправда…

- Тсс, - он прикладывает палец к губам, - подумай хорошенько. Это очень просто. Гораздо проще чем кажется. Ты же не хочешь, чтобы я обманывал следствие, верно? Да, у тебя была куртка. Ты купила его в Гостинке на Невском. Но там продавали только оранжевыке куртки. Спортивные И была такая толстая продавщица с бородавкой на шее. Ну, вспомни…

Милена морщит лоб. Ей странно все это слушать.

Но мужчина говорит с такой уверенностью. И потом он помнит такие детали. У него хорошая память. Просто великолепная. Он помнит даже бородавку на шее. Хотя Милене кажется, что куртку она покупала без мужчины, и магазин находился вовсе не на Невском, а где-то в районе Старой Деревни, и куртка ей сразу понравилась именно потому, что была самой яркой из всех, что висели на витрине.

Это такая игра…

- Ну вспомни…

Мужчина целует ее губы. Ну, да, толстая продавщица была, старательно вспоминает Милена. Правда была и другая – худышка, но именно эта толстая продавщица предлагала Милене купить что-то совсем неподходящее, какую-то дурацкую юбку из шелка, а потом, уже примеряя куртку, Милена все время ловила на себе ее внимательный взгляд. Но никакой бородавки она не помнит. И перед глазами упрямо торчит неказистый павилиончик с грязными стеклами, а вовсе не дорогая витрина на Невском…

- Леша, это неправда…

- Хочешь сказать, что я вру?

- Ну, я не знаю, - смущается Милена. В конце концов, какая собственно разница? Возможно мужчина и прав. Разве ей трудно представить, что желтая куртка была оранжевой? Разве ей трудно вспомнить про бородавку? Разве ей трудно вспомнить, что в тот день она гуляла с мужчиной по Невскому?

- Мне кажется, что в тот день я приходила к вашей Тамаре в пальто, - вяло сопротивляется Милена.

- Тем более, - мягко наставиает мужчина, - это лишь упрощает дело.

- Хорошо, Алеша, как скажешь, - согласно кивает Милена и обмякает в его объятиях.

- Все будет хорошо, - шепчет мужчина, - все будет хорошо.

Они оба сходят с ума…

 

2.

 

Она возращается от следователя в странной задумчивости. Увидев встречающего ее мужчину, дежурно подставляет губы, молча присаживается на маленький стульчик у двери и старательно стаскивает мокрые сапоги. Опять потеплело, и на улице слякоть. Ее кожаные сапожки забрызганы грязью, а ноги промокли насквозь. С подошвы прямо на паркет сочится бурая грязь, но Милена не замечает этого, она сосредоточена на шнуровке ботинок, и возится со шнуровкой с таким видом, будто это самое главное дело в  жизни. Она снимает сапожки и даже не потрудилась стянуть с себя мокрый шарф, который повязан поверх воротника ее такого же мокрого пальто. Ей трудно нагибаться – мешает живот. Мокрая шнуровка никак не хочет развязываться. В комнате работает телевизор. Сегодня мужчина пришел с работы пораньше, он даже не стал возиться с квартальным отчетом, хотя его поджимает времая, и уже к понедельнику квартальный отчет должен лежать на столе у начальства.

Он молча присаживается на корточки:

- Давай, помогу.

Милена отводит взгляд. Ее губы поджаты, а лицо кажется чужим. Наверное, дело в том, что Милена покрасила волосы. Вчера вечером, думая, во что она оденется к следователю, Милена вдруг решила, что ей следует непременно покрасить волосы, а заодно еще немного укоротить прическу. Она просидела в парикмахерской около часа. И вернулась совсем другим человеком…

На губах Милена – непривычно яркая помада. Под глазами – темные круги.

Мокрый шарфик она бросает под вешалку.

- Есть хочется, - наконец, прерывает молчание Милена, - ты даже не предсталяешь, как я проголодалась. Такое ощущение, будто я не ела целую вечность…

- У тебя все в порядке? – заглядывает ей в глаза мужчина.

- Не знаю, - она равнодушно пожимает плечами, - наверное. Они задавали кучу вопросов, а я дала им кучу ответов. В кабинете было жутко накурено, и я попросила, чтобы они открыли форточку. Ты знаешь, из окна кабинета видна Петропавловка. Мне предложили кофе…

Они проходят на кухню. Милена сосредоточенно роется в холодильнике в поисках съестного, мужчина молча стоит у форточки с сигаретой в зубах. Он не собирается курить – в последнее время Милена все более неприязненно относится к его привычке дымить на кухне, и все время норовит убрать пепельницу. Куда-нибудь подальше, чтобы ее не видел мужчина. На полочку под раковиной, на подоконник, в нижний ящик кухонного стола, где лежит старенькая мясорубка и коробка с чайным сервизом, который подарили Милене родители, и который они почему-то так и не распаковали…

- Только не кури, пожалуйста, ладно? - Милена вытаскивает из холодильника кастрюлю с холодным супом, ставит разогревать на плиту, - Извини, супа осталось только на одного…

- Ничего страшного. Я перекусил на работе…

Милена занята делом. Она убрала со стола грязные чашки, пустила горячую воду, сняв с батареи чистую тряпку, протерла стенки буфета. Все это время она молчит, и даже не смотрит на мужчину. Губы ее поджаты. Лицо сосредоточено. Она и не подумала смыть косметику, и яркая помада, и пожалуй черезчур яркие тени на веках делают выражение ее лица непривычно жестким.

- Что-нибудь случилось?

- Ничего, - теперь она моет посуду, причем пепельница, которая еще минуту назад стояла с окурками на столе, незаметно перекочевала в раковину, и Милена отмывает ее с таким старанием, словно эта пепельница вобрала в себя грязь со всего мира…

- О чем они спрашивали?

- О многом, - Милена стоит спиной, а вода из крана хлещет с такой силой, что брызги летят по всей кухне, - это было не страшно. Даже забавно, - только теперь Милена делает воду потише, - ты будешь смеяться, и наверное скажешь, что я ненормальная, но мне даже понравилось. В самом деле, это даже забавно. Просто с ума сойти. Я чувствовала себя как школьница…

Мужчина тянется к зажигалке.

- Если хочешь курить, иди на лестницу, - говорит Милена.

Она чувствует, что он сибрается делать, даже стоя к нему спиной.

Мужчина устало присаживается на стул. Он немного растерян и не знает, что сказать.

Некоторое время он мнет сигарету в пальцах, просыпая табачную крошку на пол.

- Тебе понравилось?!

- Да, - она вытирает руки махровым полотенцем. Посуда вымыта, и Милена присаживается за стол, по прежнему старательно избегая внимательного взгляда мужчины, - это было похоже на игру. Или на экзамен. Не знаю, - она пожимает плечиками, - у меня было такое чувство, будто все это происходит не со мной…

 

3.

 

Потом они долго молчат, и никто, даже сама Милена не знает, что творится в ее душе.

Она отаивает ближе к ночи. Нет, она по-прежнему не желает ничего рассказывать. Но с другой стороны это их общее время, и никто не вправе его отнимать. «Пойдем», - она вдруг берет мужчину за руку, тащит в комнату, задергивает шторы. Ее поцелуи даже более горячи, чем обычно. Это неожиданно и приятно. Ее нежелание разговаривать так действовало на нервы, что теперь неожиданная страстность Милены приводит мужчину в смущение:

- Милая, что с тобой? Ты рехнулась?

Она сама тащит мужчину к постели. Сама выключает люстру, и зажигает их любимое бра.

- Молчи, - стоит мужчине открыть рот, как ее горячая ладошка сразу прижимается к его губам.

Она по-прежнему ничего не желает рассказывать. Она всего лишь хочет мужчину…

- Черт побери, ты совсем как ледышка…

Странно, но мужчине совсем не мешает ее живот. Сегодня вообще все происходит по-другому, все немного иначе – у Милены другая прическа, другой цвет волос, другие – более жесткие и куда более властные губы, другой голос, другой запах. Другая манера расстегивать пуговицы на рубашке. Другая манера снимать тесноватый лифчик. Совсем по другому бьется сердце. Неровно - жадными, жаркими толчками. Совсем по другому смотрят глаза – она впивается взглядом мужчину, и у него возникает странное ощущение, что еще немного, и его выпьют этим взглядом до дна…

Ему уже давно не было так хорошо в постели.

- Еще? - На ее раскраневшемся лице блестят капельки пота.

- Черт побери, это невероятно, - шепчет мужчина.

Еще. Еще. Еще.

Его выжимают, как лимон. Их тела распластаны, простыня съехала на пол. Голова Милены запрокинута на подушке. В тонких пальчиках – скомканный пододеяльник. На шее жены пульсирует тонкая жилка. Наваливается усталость. Мужчина устал. Ему хочется пить, но еще больше ему хочется закрыть глаза, и хотя бы на мгновение забыть о том, откуда она пришла, тем более, что на лице Милены загадочная улыбка, и она снова, как и на кухне старательно избегает внимательного взгляда мужчины.

Милена берет в ладошку его прохладную руку:

- Ты только не волнуйся, Алеша. Мне нужно было подумать. Хорошенько подумать.

- И что это значит? – нервно смеется мужчина.

- Не знаю. Все так перепутано, - теперь она смущена, и смотрит на мужчину со странной грустью и нежностью, - это совсем не то, что ты думаешь. Ты хороший. Ты очень хороший.

Она говорит очень сбивчиво, нервно кусая губы.

У следователя ее напоили чаем. А еще были булочки с маком и отвратительные конфеты. В комнату все время входили какие-то люди. А в прихожей сидела странная женщина. Милена увидела ее мельком, лишь краешком глаза, но заметила, что женщина была в шляпке и старательно прятала лицо. Следователи сказали, что это свидетельница. Но их совсем не интересовала желтая куртка. Абсолютно. Они вообще не слова не говорили об убийстве. Только все время шептались, и несколько раз доставали из стола толстую папку и передавали листки из этой папки дежурному, который приносил чай. С ней были вежливы. Тот, что постарше называл ее милочкой. А вот молодой человек называл ее по имени, и вообще, Милене показалось, что она ему очень симпатична, хотя он совсем не в ее вкусе. Молодого следователя звали Андреем, и он несколько раз упоминал имя Ирмы, и даже знал, что за день до гибели Ирма возила каких-то шведов, хотя соврешенно непонятно причем тут Ирма и тем более шведы. А еще они говорили про какие-то деньги. В милиции наверное, всегда говорят про деньги. Можно подумать, что все преступления в мире совершаются из-за денег, улыбается Милена.

Они уже вышли на кухню, и Милена заваривает чай, а мужчина нервно курит у форточки.

- Они спрашивали про Ирму?

Медленно закипает чайник.

Милена внимательно смотрит на мужчину:

- Тебя это беспокоит?

Он пожимает плечами. Деньги? Какие деньги?

А еще у них на столе стояла яркая лампа, смущенно расказывает Милена. Такая яркая, что Милене все время хотелось прищуриться. Честно говоря, она вообще не любит яркого света, а тут ее словно нарочно направили ей в глаза. Милена читала, что так поступают с преступниками. Но если человек – преступник, то его обязательно нужно в чем-то обвинить. Вот например, когда Милена работала в цветочном магазине ее подуржка украла из кассы четыреста рублей…

Мужчина не может удержаться от улыбки:

- Четыреста рублей?

- Четыреста рублей, - кивает Милена.

И вовсе тут нету ничего смешного. Она бы умерла со стыда, если бы ее обвинили в краже. И не важно сколько ты украл. Да хоть десять копеек. Важен сам факт того, что ты способен вязть чужие деньги…

- Так о чем тебя спрашивали? – перебивает мужчина.

 

4.

 

Милену спрашивали о нем.

Это звучит, как гром среди ясного неба.

Более того, они взяли с нее подписку, что она ничего не расскажет мужу. Нет, ничего не рассказывать невозможно, смущается Милена, но ей обьяснили, что это важно для следствия, и она должна говорить, что ее вызывали только ради того, чтобы она рассказала о своей последней встрече с убитой учительницей, нет, ее не в коем случае не подозревают, но есть веские основания считать, что Милена была последней, кто видел ее живой…

- Вот как? – хмуро спрашивает мужчина.

- Странно, да? – чай уже налит, и они сидят друг напротив друга. В руках у Милены апельсин, хотя она бы с удовольствием съела сладкую булочку, но она бережет остатки фигуры, и не собирается поддаваться маленьким слабостям. Хотя, улыбается Милена, она заметила, что мужчина вовсе не испытывает отвращения к толстым женщинам. Ну, не совсем толстым, но к полненьким, хихикает она.

Мужчина задумчиво помешивает ложечкой сахар.

- Ты можешь мне ничего не рассказывать…

- Нет, это будет неправильно, - она поджимает губки. Она решила, что это будет ужасно неправильно. Решение далось ей непросто, тем более, что ее слегка напугало то, что она услышала от следователя, но с другой стороны, когда все думали, что Тамару убила женщина в желтой куртке, мужчина все время твердил, что верит в ее невиновность, так почему она должна верить какому-то следователю, а не тому человеку, от которого ждет ребенка? И потом ей вовсе не говорили каких-то ужасов. Только пару раз намекнули, что она должна проявлять осторожность, и, кстати, очень заинтересовались, когда Милена вдруг проговорилась про историю с этой ужасной женщиной с фотоснимка. Молодой следователь даже присвистнул. А пожилой засмеялся, и сказал, что жизнь прекрасна и удивительна. Он вообще все время посторял эту фразу, и наверное, Милена бы пропустила ее мимо ушей, но в тот раз фраза прозвучала очень двусмысленно, и у нее возникло ощущение, что пожилой следователь знает гораздо больше, чем говорит. Ей вообще больше понравился пожилой следователь. Может быть потому, что он был немного похож на ее дедушку. А может быть потому, что он производлил впечатление вдумчивого и очень неглупого человека. И если молодой следователь говорил без умолку, то пожилой встревал в разговор лишь время от  времени и каждый раз попадал в точку. Несколько раз Милене даже показалось, что он знал ответы заранее, и был очень доволен, когда Милена отвечала именно то, что ему хотелось услышать.

- Ну например? – напряженно интересуется мужчина.

- Тебе это интересно? Например, его интересовало, показывал ли ты мне свои семейные альбомы, и познакомил ли со своими родителями. А еще спрашивал, была ли я у тебя на работе, и что представляют из себя твои друзья, - говорит Милена, - я сказала, что у тебя очень скучная работа. А еще, что я один раз была у тебя в кабинете, и там нету ровным счетом подозрительного. Все самое обыкновенное. Даже секретарша.

Милена старательно чистит апельсин. Она уже целых десять минут чистит свой апельсин.

- О, Анна Львовна – настоящий монстр, - усмехается мужчина.

Услышав про секретаршу, они тоже засмеялись, говорит Милена. А она очень смутилась, и спросила, что тут может быть веселого. И тогда молодой следователь, в этот момент он стоял за спиной Милены,  что-то показал пожилому, отчего пожилой нахмурился, и продемонстрировал молодому следователю кулак. Они были очень забавные. Кажется, они хотели намекнуть, что между вами роман.

- С шестидесятилетней старухой? – улыбается мужчина.

Вот именно, кивает Милена, они были странные. То говорили всякие глупости, то вдруг начинали перешептываться, то выходили из кабинета, и ругались за стеной. Несколько раз они приводили в кабинет разных людей, и показывали им Милену. Ее заставили сидеть на стуле чуть боком, и замотать шею дурацким шарфом, который принес пожилой следователь. Шарф ужасно вонял псиной, морщится Милена. - Почти как твоя Альма, - она косится на примостившуюся у батареи собаку. Милена не хотела одевать этот шарф, но молодой следователь сказал, что если Милена будет упрямится, это может существенно помешать опознанию, а это почему-то в интересах Милены.

- Я даже спросила их, почему меня считают преступницей, - говорит Милена, - а они сказали, что я все неправильно понимаю, и, возможно, у меня есть алиби. Нужно только, чтобы меня узнала какая-то женщина, которая выносила мусор, и видела, как я стою у квартиры убитой учительницы, и как я ушла, потому что мне не открыли. Поверить не могу, что в тот самый момент ваша Тамара уже была мертвой. Я живая, а она уже мертвая. Пожилой следователь сказал, что возможно, меня спасло провидение…

- Провидение? – усмехается мужчина.

- Да. Но не привидение, а провидение. Бог, - покусывая губки говорит Милена.

- Господи, с каких это пор ты веришь в Бога?

- Не смейся. Я ведь тоже не дурочка, да и следователи ясно сказали, что когда я стояла у двери, убийца находился внутри. Ты представляешь? А если бы я вошла?

- Дурочка, как можно войти без ключа, - ласково замечает мужчина.

 

5.

 

- А может быть она еще умирала. Боже, - Милена закрывает лицо руками, - я хотела всего лишь поговорить. Знаешь, когда она увидела меня в школе, я ей не понравилась. Очень. Она сказала, что таких, как я,  миллионы, представляешь? А еще она сказала, что тебе нужна совсем другая женщина, настоящая, та, которая заставит тебя стать настоящим мужчиной. Она говорила так странно. Словно ты ненастоящий. А еще, словно это я виновата в том, что ты ненастоящий. А может быть даже не мужчина. Это было очень обидно. Ужас. Довольно странно для обычной учительницы, верно? - Милена задумчиво смотрит в стену, - я даже растерялась немного. Обозвала ее старой дурой. Начала кричать про ребенка. Сказала ей, что ты любишь только меня и тебе не нужны другие женщины. Что у тебя была целая куча женщин, и что? Разве тебе стало лучше? Что тебя преследует какая-то идиотка с двумя детьми. Что она присылает тебе фотографии. Что ее родители похожи на вампиров. Что я все равно никому тебя не отдам…

Руки Милены нервно комкают полотенце.

- Наверное, я вела себя очень глупо, прости…

- Но потом вы помирились?

- Не совсем, - пожимает плечами Милена, - просто я перестала кричать, а она перестала улыбаться. Вот и все. И мы начали говорить гораздо спокойней. О тебе. О девочке, которая была в тебя влюблена с первого класса. О том, что ты подавал большие надежды, и тебя называли золотым мальчиком, но ты сбился с пути. О том, что я наверное славная девочка, которой очень просто запудрить мозги. Мы сидели в ее кабинете, а туда все время заглядывали ее ученики, и ей приходилось объяснять про какую-то контрольную. Но мы больше не ссорились, - Милена смотрит на мужа, - мы вообще больше не ссорились…

- Странно, что ты не рассказала об этом раньше, - тихо замечает мужчина.

- Я не хотела, - Милена виновато смотрит на мужа, - просто мне было немного противно. И страшно. Я наверное заразилась о тебя. Иногда мне кажется, если не думать, то можно сделать вид, будто я ничего не слышала. Ничего не знаю. Что не было никакого разговора. Вообще.

Милена внимательно смотрит на мужчину. Но тот молчит.

- Я думала, что ты обидишься. Эта старая дура говорила о тебе с таким видом… Словно ты умер. Или болен какой-то страшной болезнью. Или с тобой что-то случилось. Не сейчас, очень давно. Что-то очень неприятное. Она сказала, что может быть все дело в той девочке. Ты познакомился с ней, когда учился в интституте, и вы жили вместе. Вы даже приходили к Тамаре в день учителя. Кстати, она ей нравилась. В отличии от меня, - грустно улыбается Милена.

- Да. Ее звали Наташа, - сухо кивает мужчина.

- Вот видишь. Ты вспомнил. И в этом нет ничего страшного, - говорит Милена.

- Ты ошибаешься, - мужчина устало кладет руки на стол, и видно, как на запястьях набухают голубые прожилки вен. Разговор все дальше уходит в прошлое, и он начинает чувствовать себя неуютно. Он старается держать себя в руках – Милена не должна видеть, что он на взводе, что он делает все, чтобы удержать себя в руках и не накричать на жену. Ну зачем, зачем она копается в его прошлом? Какая ей разница, что случилось с мужчиной целую тысячу лет назад? Какая ей разница, что думает о его жизни обычная школьная учительница? Да, Тамара всегда интересовалась жизнью своих бывших учеников, тихо говорит мужчина, да, она была славной женщиной, и многие ученики навещали ее даже через много лет после окончания школы, да, он, мужчина, тоже приходил к ней до того, как встретил Ирму, ну и что с того? У него были трудные времена, возможно он выглядел неважно, но все эти разговоры о женщинах…

- О женщине, - улыбается своим тайным мыслям Милена.

- Той девушки больше нет, - сухо говорит мужчина.

- Я знаю, - кивает в ответ жена, - Тамара сказала, что она пропала без вести. Просто ушла из дома и не вернулась. Вы прожили вместе три месяца, - голос Милены дрожит от волнения, - и вы почти не расставались. Ты ходил на лекции в ее институт. Она ушла из твоего дома, Алеша, - тихо говорит Милена, - тоже самое было было с Ирмой. И ты опять был последним, кто видел ее живой…

Мужчина вздрагивает. Как странно Милена сказала. Живой. Наверное это правда. Но думать об этом невыносимо. Так же невыносимо, как смотреть Милене в глаза…

- Ее тела так и не нашли, - сухо напоминает он, - если ты думаешь та самая женщина – это она, то это невозможно. Она была совсем непохожа на эту чертову фурию с фотографий. Ничего общего….

- Господи, Алеша, я совсем ничего о тебе не знаю, - с легким испугом говорит Милена.

 

6.

 

Всю следующую неделю мужчина раздражен.

Его затягивает как в омут. Разве нельзя просто не помнить, не вспоминать, не оглядываться назад? Разве нельзя жить настоящим? У него есть хорошая работа, дом, очаровательная супруга, скоро будет ребенок, он - хороший человек, он обеспечивает семью, он даже не изменяет жене, хотя он знает множество людей, для которых в порядке вещей иметь связи на стороне, он не пьет, по крайней мере всегда знает меру в выпивке, он не бьет собственную супругу, как это делает его сосед по лестнице, он помогает жене по дому и не считает зазорным помыть посуду или пропылесосить ковры.

Он – хороший человек, мысленно повторяет мужчина. Ему нравится быть хорошим человеком. И не беда, что часто хорошие люди – это самые обычные люди. В этой обычности таится особая прелесть. Это так естественно и просто. Это заложено в природе, и реки никогда не текут вспять, листва обязательно опадает осенью, а луна светит ночью.

- А птицы улетают на юг, - грустно улыбается, выслушивая мужчину, Милена.

Она все чаще задумывается по вечерам. Все чаще нервно вздрагивает, когда он неожиданно появляется на пороге кухни, все чаще отворачивается лицом к стене. В их отношениях ширится трещина. Мужчина болезненно воспринимает ее отчуждение, тем более, что Милены еще дважды вызывают к следователям, и оба раза она возращается домой мрачнее тучи.

- Черт побери, что они с тобой делают?! – глухо ворчит мужчина.

Милена уже ни о чем не рассказывает. Почти ничего. Дежурно пожимает плечами, так же дежурно, и страясь не смотреть мужчине в глаза, стаскивает мокрые сапоги, дежурно рассказывает про какого-то нового следователя, ей сказали, он очень заинтересовался этим необычным делом и приехал специально из Москвы. И все трое по-прежнему спрашивают о мужчине. Однако теперь, так кажется Милене, следователи наконец заинтересовались и странной женщиной с фотографий, и они очень настаивали, чтобы Милена дала адрес ее родителей, и попробовала отыскать ее фотографии, которые так некстати выбросил муж.

- Может быть они помогут нам разобраться? – неуверенно говорит Милена.

У нее странный голос. Немного чужой, немного отстраненный. Ей не хочется ни о чем говорить. Все это противно. И очень грязно. Там только и делают, что копаются в грязном белье. Например, сегодня ее спрашивали такие интимные подробности, что мужчине лучше и не знать. А в прошлый раз мучали ее расспросами о том, как относится мужчина к будущему ребенку, и очень удивились, когда Милена сказала, что мужчина уже купил детскую кроватку и вообще проявляет себя как нормальный, заботливый отец.

- Ты бы видел, как они улыбались, - говорит Милена и снова отводит глаза.

Она что-то скрывает. Ей сказали что-то очень плохое, может быть даже ужасное – сначала эта женщина, потом ее вампиры-родители, потом жалкий адвокатишка с договором, теперь эти постоянные вызовы на допросы, возращаясь с которых Милена становится все более чужой и недоступной. Она все чаще предпочитает сидеть на диване одна, и стоит мужчине присесть рядом, как жена мгновенно находит срочное дело. На кухне полно немытой посуды. Нужно загрузить стиральную машину. Она забыла предупредить приятельницу, что не сможет пойти на утреннюю прогулку, потому что у нее назначена очередная консультация у врача. Дела найдутся всегда. Человеческая жизнь состоит из мелочей, и они созданы для того, чтобы можно было всегда найти подходящий повод. Или предлог. Их не замечаешь, когда ты счастлив. И они превращаются в непреодолимую стену, когда ты входишь в полосу отчуждения и пытаешься достучаться до человека, который еще недавно казался тебе родным.

- Милая, что происходит?

Мир рушится, крошится на части, разваливается у него на глазах.

- Ничего, - пожимает плечами Милена, - и не надо так волноваться. Просто мы немного запутались, вот и все. Нужно время. Наверное, это из-за ребенка. Все будущие мамы немного сходят с ума…

Это неправда, думает мужчина. Он не говорит этого вслух, ему непрятно уличать Милену во лжи.

- Ты меня любишь? – глупый вопрос, на который он получит дежурный ответ.

- Да, - говорит Милена и отводит глаза.

Это невыносимо. Мужчина чувствует женщин – так было раньше, так происходит и сейчас.

Он чувствует их радость. Чувствует боль. Чувствует, когда они готовы пойти за ним на край света. Чувствует, когда они заманивают его в тонкую паутину лжи, когда красиво рассуждают о любви, когда выходят из дома на минутку, чтобы исчезнуть навсегда. Он не чувствует только одной женщины, потому что ее нету и не было, как бы она не пыталась доказывать обратное…

Мужчина хмуро покусывает губы.

Господи, что им надо? Весь мир словно сговорился лишить его счастья. Почему люди всегда лезут не в свое дело? Он любит Милену. У них хорошая семья, они ждут ребенка, им хорошо в постели друг с другом, хорошо даже сейчас, когда ее живот похож на большое спелое яблоко, и кажется, что еще немного, кожура яблока лопнет, и оно забрызгает комнату спелым соком…

 

7.

 

- Алеша, так больше нельзя, - виновато говорит Милена, и это звучит как приговор.

У мужчины звенит в ушах. Сегодня очень болит голова. Наверное, меняется погода, идет очередное потепление, и с неба снова повалит снег. Врачи называют это погодозависмостью. Скорее всего, все дело в сосудах, объяснили ему в поликлиннике. Обычное дело. Жизнь полна стрессов, и сосуды не выдерживают. Их стенки становятся слишком тонкими, и это довольно опасное дело. Если не принимать лекарства можно заработать инсульт, вспоминает пояснения невропатолога мужчина. Скорее всего это последствия гриппа. Скорее всего он перенес этот грипп на ногах. У врача внимательные, вдумчивые глаза. Да, он болел, соглашается с врачом мужчина. Но это не главное. Просто в его жизни слишком много женщин. Мужчина в белом халате с улыбкой смотрит на пациента. Молодой человек, женщины - это прекрасно, выписывая рецепт, говорит он. Врачу лет под пятьдесят. У него бархатный голос, и масляный взгляд. Этот человек знает толк в женщинах. В красивых и не очень. Но он не знает, что иногда эти женщины появляются из ниоткуда и исчезают в никуда.

- Алеша, ты меня слышишь?

Вот уже вторую неделю мужчина глотает таблетки. Дорогие таблетки в синей упаковке, которые гарантируют, что его сосуды выдержат любое нервное напряжение, любые перепады погоды, все что угодно, но только не стоящую в дверях Милену, которая когда-то, сама того не зная, вернула его к жизни, и вот теперь так безжалостно пытается эту жизнь отнять.

- Милая не надо. Не сейчас…

Ему нужна тишина. Немного тишины и покоя. Немного любви. Немного ласки.

Но Милена настроена решительно. Эту решительность она копила давно, наверное с того самого дня, когда впервые поняла, что мужчина никогда не расскажет ей правды. Она собирала ее по крупицам, выискивала в ворохе самых разнообразных чувств, собирала копейка к копеечке, и вот теперь пришел день, когда она наконец разбила драгоценную копилку, и готова выплатить всю сумму сполна.

- Алеша, я больше не хочу никаких тайн…

- Тихо. Пожалуйста. Больше ни слова, - он умоляюще смотрит на жену.

- Ты не понимаешь. Через неделю я должна лечь в больницу, врачи говорят предстоят сложные роды, а меня мучают кошмары. Каждую ночь меня мучают кошмары, но еще больше я боюсь проснуться. У тебя странный запах, Алеша…

- Что?! – он рассеянно смотрит на жену.

- Запах, - повторяет Милена, и с отвращением кривит губы, - это запах смерти, Алеша…

- Тсс, - мужчина прикладывает палец к губам.

Она спятила. А, впрочем, ему уже говорили. Такое случается. У беременных женщин возникают самые странные фантазии. Например, некоторым вдруг начинает страстно хотеться пива. А другие вдруг начинают поедать сладости и не могут остановиться. А бывают случаи, когда женщины проявляют жуткую агрессию и бросаются на людей с кулаками. Просто так. Ни за что. Но чаще всего их донимают запахи.

- Это пройдет, - говорит мужчина.

- Это вовсе не то, что ты думаешь, - у Милены свой взгляд на проблему. И она не желает слушать о том, какие странные вещи происходят во время беременности. С другим, возможно. Но только не с ней…

- Тебе надо показаться врачу…

- Мне нужно уйти, Алеша. Я могу пожить у Надежды…

- Господи, ну зачем? Что за глупости? Это невозможно. Это пройдет. Нужно немного потерпеть, понимаешь? Черт побери, у нас будет ребенок, - горячится мужчина, - я уже говорил с врачами, тебе выделят отдельную палату. Если хочешь, я найму тебе лучшую в городе сиделку. У тебя будет все. Хорошее питание, витамины, телевизор. Прекрасный вид из окна…

- Иногда мне кажется, что я разговариваю со стенкой, - Губы Милены плотно сжаты, - прости, но я уже договорилась. Надежда говорит, что нам лучше пожить отдельно. Это совсем не страшно. Просто я немного приду в себя. Успокоюсь. Меня перестанут мучать кошмары, - в ее глазах стоят слезы, - ты знаешь, я еше никогда так не боялась людей…

- Ну прости, - он порывисто встает с дивана, подходит к Милене, пытается нежно обнять жену.

- Не надо, - она нервно отталкивает его, и мужчина в растерянности замирает у дверей.

Девять часов вечера. Это подсказывает кукушка. Этой чертовой птице все равно. С тех пор, как Милена отремонтировала часы, подлая обманщица совсем обнаглела и теперь вечно влезает со своими неуместными замечаниями. Ведь на электронных часах мужчины всего лишь без двадцати девять. Так зачем отнимать у людей драгоценное время? Зачем так безбожно врать?

- Мне пора… - Милена отводит глаза.

- Пора? - Мужчина задыхается. Ему не хватает воздуха. Он не собирается ее отпускать. Он готов на все лишь бы она осталась. Он готов признаться в любых преступлениях, готов стоять на коленях, готов целовать ее руки, готов нести ее на руках до самого дома и обратно. Готов лично принимать роды, и убьет любого, кто причинет его любимой женщине боль….

- Алеша, это конечно мило…

Милена смотрит на мужчину с недоумением. Она еще никогда не видела его в таком состоянии. Мужчина возбужден, его руки дрожат, а движения настолько порывисты, что он похож на куклу. Большую, неуклюжую, подвешенную на тонких ниточках куклу. А еще – он смотрит на нее не моргая, и хотя в его карих глазх светится любовь, Милене кажется, что еще немного, и он удавит ее этой любовью…

- Алеша, не подходи. Стой там где стоишь…

У него странное лицо. Такое странное, что ей становится жутко. Лучше бы она ничего не говорила. Господи, какой тяжелый у него взгляд, и как нервно гуляют желваки! Мужчина стоит чуть сгорбившись, с такой сумашедшинкой во взгляде, что Милене становится не по себе. Его острый кадых похож на клюв хищной птицы. А еще он нервно сглатывает – раз, другой, третий, и в этой ритмичности сглатываний есть что-то ненормальное. Противоестественное. Такое ощущение, будто внутри человека вдруг запустился невидимый часовой механизм, и маленькие колесики сознания, медленно проворачиваясь, заставляют его рефлекторно проглатывать накопившуюся во рту пустоту…

- Ладно. Все. Поговорили, - Милена медленно пятится в прихожую.

- Поговорили? – он упрямо повторяет ее слова, и, наверное, это тоже следствие работы невидимого механизма, который сначала незаметно, а потом все отчетливее и отчетливее подчиняет себе все дейсвтия мужчины, - поговорили?

- Алеша, потом. Не сейчас.Ты немного не в себе, - испуганно говорит Милена.

Она нервничает. Молнию на сапожках заедает, но Милене уже не до молнии. Ничего. Надежда живет совсем рядом В двух шагах. Тут недалеко. Через двор. И не важно, что в сапоги обязательно набьется снег. Уж лучше снег, чем стоящий в дверях комнаты человек, который еще недавно казался таким родным и близким, а теперь вызывает ужас. Господи, с кем она все это время жила?!

- Ты никуда не уйдешь, - Его губы плотно сжаты. Но он продолжает сглатывать, и ее обостренный слух улавливает странное причмокивание у него во рту. Там сухо. Там ужасно сухо. И хотя Милена старается не смотреть на мужчину, она чувствует, что все их разговоры о вампирах вовсе не случайны, и это ее любимый, а вовсе не несчастные старики, как вампир, готов впиться зубами в ее шею…

- Алеша, я схожу с ума…

Забывшись, она по привычке, ищет помощи у него. В конце концов, она - женщина. Беспомощная, слабая женщина. А он – мужчина. И он должен уметь смотреть правде в глаза.

- Помоги мне…

Он стоит в дверях. Тяжело опирается плечом на дверной косяк. Он еще не понимает. Не может понять. Такое случается, и он, как мужчина, должен признать поражение, но все его существо противится этому, и в каком-то смысле он прав. Он прав, думает Милена. Самое ужасное, что скорее всего он прав. Ведь ничего не случилось. Да, где-то рядом все время маячит ужасная женщина. Да, ее затаскали к следователям, которые задавали множество странных вопросов. Да, Милена и сама чувствует, что ее мужчина вовсе не тот, за кого себя выдает. Но она любила его таким, каким он был рядом с нею. И у них получалось.

Разве не так?

- Помоги мне, - тихо повторяет Милена, хотя хочет сказать совсем другое. Хочет сказать, что все кончено, и она не виновата, что ее заставили взглянуть на него другими глазами. Что, как это ни банально, но жизнь – сложная штука. Что она подлая тварь. Что он хороший. Очень хороший. Но человек – это вовсе не то, что о нем думают. И вовсе не то, чем он хочет казаться. И что она больше не может жить с любимым мужчиной, который не желает честно расстаться с прошлым…

- Ты просишь помощи? У меня?

Мужчина удивлен. Ее неожиданная просьба сбивает его с толку.

- Да. У тебя. А у кого же еще? –  тихо говорит Милена.

- Спасибо, - его взгляд на мгновение светлеет, и он суетливо бросается к ней, опускается перед ней на колени, обхватывает руками ее обтянутые теплыми джинсами ноги, - спасибо. Я помогу. Обязательно помогу. Ты должна мне поверить…

От его волос пахнет цветочным шампунем. Он жалок, и у Милены болезненно сжимается сердце.

- Черт побери, ты не понял. Я прошу тебя – отпусти…

Он не понимает. А может быть делает вид, что не понимает. Он вообще умеет делать вид, будто ничего не понимает, и Милена прекрасно запомнила его глупую уловку с желтой курткой, которую она якобы никогда не покупала, и про магазин на Невском, в котором она никогда не была. Сейчас она уверена, что он делал так и раньше. С легкостью убедил, что не было никакой женщины. Никаких детей. Забыл о девушке, которая когда-то вышла из его дома, чтобы исчезнуть навсегда. Наверняка забыл что-то очень важное в отношениях с погибшей Ирмой. Наверняка забыл множество ненужных событий и вещей.

Забудет и о ней. У него получится.

Неужели он и вправду верит, что можно с такой легкостью подделывать жизнь?

- Так ты мне поможешь?

- Нет, - он рывком стягивает с нее сапог. Так резко, и с такой силой, что Милена съезжает на стуле и больно ударяется головой о стену, - ты не уйдешь. Никуда, - жарко шепчет мужчина. Не обращая внимания на ее сопротивление, цепко прихватывает ее за запястье, - ты не понимаешь. Это минутная слабость. Нужно только немного потерпеть. Сделать усилие…

Мужчина с легкостью сдергивает ее со стула, едва не вывихнув ей плечо.

Господи, какой он сильный! Она даже не думала, что он такой сильный...

- Алеша, ты делаешь мне больно, - пытается привести его в чувство Милена.

Но все бесполезно.

- Ничего. Это пройдет, - мужчина увлечен своими мыслями, и не слышит ее слов. Она его женщина. Его, и больше ничья. Они должны быть вместе. Ей нельзя никуда уходить. Это безумие, когда люди решают расстаться. Ее обманули, просто подло обманули вот и все. Они обманщики. И эта чертова баба с детьми, и мошенники-вампиры, и следователи, и ее разлюбимая подруга Наденька. И вообще разве можно верить женщине, которая наверняка завидует, что ее лучшая подруга подцепила стоящего мужика?

- А леша о чем ты?

Тем более, что они обе ждут ребенка…

Он не слушает. 

Он грубо тащит в большую комнату, не обращая внимания на то, что Милена отчаянно хватается за все подряд. За стул, за вешалку, которая с грохотом падает на пол, за телефонный шнур, который обрывается, словно прогнившая нитка, за дверцу шкафа, за дверной косяк.

- Прекрати! Немедленно прекрати!

Крик застывает в горле.

Милене больно и страшно, но она все еще не верит происходящему. В спальне громко лает запертая мужчиной Альма. Болит голова, болит сломанный в пылу схватки ноготь. Болит ободранная об угол двери ступня. Все хорошо, все будет хорошо, как заведенный повторяет мужчина, а Милена не верит, что это тот самый Алеша, с которым они целовались на обледенелых ступеньках маленького магазинчика, когда она впервые подумала, что это может быть единственный мужчина в ее жизни. И это вовсе не он, а кто-то другой сидел с ней в кафе в тот день, когда не нужно было слов и достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что их встреча была предначертана свыше. И это не его, а кого-то другого она привела в свою маленькую комнатку на Петроградке, не ему, а кому-то другому показывала выращенную на подоконнике чайную розу, и вовсе не с ним, а с кем-то другим захлебывалась от счастья на маленьком полутораспальном диванчике, который сломался не выдержав их безумной любви…

 

8.

 

Безумной?

- Что ты делаешь?

- Просто привязываю тебя к батарее…

- Господи, собачьим поводком?

Глупый вопрос. Милена закусывает губы. Свой собственный голос кажется чужим. Она полна чужих мыслей, и чувств, и даже боль, словно отделившись от нее, уже не принадлежит Милене, а разливается по комнате яркими всполохами искр…

- Ты меня ударил?

- Пришлось…

Он говорит это так просто, что Милена сразу теряется.

Она даже не представляла, что для мужчины, это в порядке вещей. Он спокоен, он не испытывает угрызений совести, и более того, он вовсе не отводит взгляда, не стесняется своего отвратительного поступка, а смотрит на лежащую перед ним женщину широко открытыми глазами честного человека, который, как лечащий врач, отрезает больному ногу. Разумеется, спасая его от гангрены. Потому что нету другого выхода. Потому что это единственный способ спасти пациенту жизнь…

- Ты сумашедший, - шепчет Милена.

У него ясный взгляд. И приятная улыбка увереннного в себе человека. Если забыть, что тебя привязали к батарее, то можно подумать, что этот человек вдруг разом решил все проблемы, и испытывает настоящее облегчение оттого, что ему все так замечательно удалось…

- Это шутка?

Еще один глупый вопрос. Но Милена не в состоянии задавать умные вопросы. В такой ситуации мало кто задает умные вопросы. Нужно время, нужно очень много времени, чтобы привыкнуть к тому, что человек, которого ты любип, вдруг оказался способен на такое, и все это происходит именно с тобой….

- Ты меня убьешь?

Мужчина молча затягивает ремень. Его тело совсем близко, и Милену обдает запахом пота. Острым, неественным, собачьим. У мужчины еще никогда не было такого отвратительного запаха. Более того, еще недавно его потное тело возбуждало Милену куда больше, чем ароматы самых дорогих одеколонов, которые она сама же дарила ему на праздники…

- Ты животное…

- Так удобно? – неожиданно спрашивает мужчину, и Милену начинает разбирать нервный смех.

- Ты еще спрашиваешь? – вырывается у Милены. Этот человек ударил ее, привязал к батарее собачьим поводком, и у него еще хватает наглости изображать из себя святого? Удобно ли ей? О, да! Ей очень удобно. Особенно приятно чувствовать спиной раскаленную батарею, которая вот вот прожжет ее спину насквозь. Спасибо, за заботу. Она еще никогда не чувствовала себя так восхитительно…

- Прекрати, - лицо мужчины кривится, как от зубной боли. Ему неприятно слышать весь этот сарказм. И вообще, Милена не понимает. Она ничего не понимает. Просто не нужно было затевать этого глупого разговора о том, что она уйдет жить к подруге. Не нужно было собирать вещи – он не слепой и видел уже собранный чемодан в прихожей. Не нужно сомневаться. Нужно просто идти вперед вот и все. Он любит ее, и любит будущего ребенка. А потом - разве им не было хорошо вместе?

С ним нужно соглашаться, думает Милена.

Но соглашаться трудно. Проще сжать губы и молчать. И не смотреть ему в глаза. Потому что это глаза Алеши, но человек, который привязал ее к батарее не может быть Алешей, он вообще не может быть человеком, так поступают только нелюди, и с ними нельзя, невозможно общаться по-людски…

Жар от батареи становится невыносимым.

- Мне больно, - Милена пытается хоть немного изменить положение тела. Может быть тогда боль уйжет, или хотя бы немного переместится куда-нибудь в сторону, и хотя бы на мгновение ей станет легче дышать, - черт побери, ты мог бы привязать меня в ванной…

- Да. Это идея.

У него отсутствующий взгляд.

- Если тебе не трудно, подложи мне под спину свитер…

- Как скажешь, - к ее удивлению, мужчина послушно выходит из комнаты и уже через минуту возвращается с шерстяным свитером в руках.

- Под спину, - на всякий случай еще раз уточняет Милена.

Он делает все, как велено. Чуть ослабляет ремень, аккуратно подпихивает под спину толстый свитер. Одергивает ее задравшуюся выше колен юбку.

- Так лучше?

По лицу Милены течет пот.

- Да. Спасибо, - отрывисто говорит она, - если тебе не трудно, вытри, пожалуйста лицо…

Он вытирает ей пот собственной рубашкой. Но прежде снимает эту рубашку, так как ему очень жарко. Его волосы лоснятся от пота. А  одетая под рубашкой футболка уже промокла насквозь.

- Жарко, - скомкав, он бросает рубашку в угол.

Теперь ей немного легче. По крайней мере, ей уже не кажется, что ее поджаривают на медленном огне. И можно дышать, хотя каждый вдох дается с усилием – уж слишком пропитан жаром воздух. Милена облизывает пересохшие губы. Может быть ему нетрудно принести стакан холодной воды?

- Позже, - мужчина снова занялся своим гнусным делом. Ему мало привязать ее к батарее, он хочет быть стопроцентно уверен, что она никуда не денется, и теперь, достав из ящика письменного стола толстый моток скотча, он старательно заматывает ее лодыжки. Милена не сопротивляется. Конечно, можно было бы извернуться и попытаться ударить мужчину ногой, но что толку? Скорее всего удар не будет достаточно сильным. А человек, которого она любила, может разозлиться, и остается только порадоваться, что, поскольку на улице потеплело батареи в доме работают не на полную мощность.

А если их включат на полную?

- И что дальше? – тяжело дышит Милена.

- Не волнуйся. Все будет хорошо. Так надо, - он уговаривает ее, как маленького ребенка.

- А если я закричу?

- Тсс! – он прикладывает палец к губам, - не надо. Мне придется заклеить тебе рот вот этим, - мужчина показывает Милене моток скотча, - и потом людям все равно. Ты можешь кричать сколько угодно, но тебя не услышат. Тебя услышу только я. И всегда буду слышать только я…

Потом он приносит стакан воды, и Милена жадно пьет холодную воду, которая кажется восхительно вкусной. Она выпивает всё, до последней капли. Теперь, после того, как с ней поступили, Милена уже не уверена ни в чем. Если сейчас мужчина беспрекословно принес ей воды, это вовсе не значит, что он будет носить воду потом. Милена старается не пролить не капли, и даже немного благодарна мужчине за то, что тот терпеливо ждет, когда она, наконец, утолит свою жаду…

- Еще?

Нет. Больше в нее не влезет. Даже несмотря на жару.

- Как скажешь, - он пожимает плечами, - если хочешь я могу принести тебе поесть…

 

9.

 

Проходит два часа. Все это время мужчина сидит на диване. На ногах мужчины домашние тапочки, а в руках столетней давности газета, которую, судя по его отсутствующему взгляду он даже не думает читать. В ногах мужчины мирно дремлет Альма. Иногда, проснувшись, старая псина приоткрывает глаза, равнодушно косится на сидящую на полу женщину, вяло помахивает хвостом. Она ничуть не удивлена. С ее точки зрения, если хозяин привязал эту женщину к батарее, значит у него были на то веские основания.

Собаке такой аргументации достаточно. А вот Милене – нет.

Кричать страшно. Но молчать гораздо страшней, и уже несколько раз Милена пыталась поговорить с мужем, но с того момента, как он принес Милене воды, мужчина упрямо отказывается от любого общения. Он не взял трубку, когда в ее сумочке упрямо трезвонил мобильник, не вздрогнул, когда в дверь позвонили соседи, как обычно, знять деньги, и Милена слышала, как они потом трезвонили этажом выше, а потом вернулись к себе, недовольно хлопнув входной дверью и включили какой-то сериал. «Это хорошо, - думает Милена, - они будут трезвыми, и может быть услышат мой крик…»

Но кричать страшно. Моток скотча лежит рядом с ней на полу, и Милене кажется, что нет ничего ужаснее, чем замотанный скотчем рот, потому что тогда оборвется последняя ниточка, которая еще связывает Милену с этим миром. Дальше - пустота. Диван. Темный экран телевизора. Домашние тапочки на ногах мужчины. Равнодушная к ее бедам Альма. И никакой надежды достучаться до его сердца.

- Господи, если ты меня любишь…

Она повторяла это как заклинание, и готова повторить это еще тысячу, сотню тысяч раз.

Может быть он одумается? Может быть он поймет, что она не хотела ничего плохого, что она уходит вовсе не к другому мужчине, а хочет переждать это трудное время у подруги, что она ему верит, и всегда верила, просто все эти повестки, и следователи так действуют на нервы, и она больше не хочет видеть их сочувственных взглядов, и пытаться разгадать странные загадки, которые задает его прошлое.

Он не слушает. Или делает вид, что не слушает. Только еще упрямее вчитывается в газетные строчки, словно именно там, в газете, можно найти решение всех проблем. Нужно только уметь читать между строк, и тогда обязательно найдется решение. Например, можно наткнуться на рекламу чудодейственного средства от кашля. Или вычитать новый рецепт приготовления плова. Или найти объявление о приеме на работу. Так почему бы не найти соотвествующей заметки о том, как поступить мужу, если он спятил и вдруг привязал беременную супругу к батарее?

Глупо. Как глупо. Милену разбирает нервный смех.

- Ну и что? Курс доллара вырос?

- Что?! – ее дурацкий вопрос возращает мужа из небытия.

- Ничего. Я просто спрашиваю, как поживает доллар, - она пытается немного повернуться, что бы хоть немного облегчить боль в спине, - черт побери, я не спрашиваю тебя, зачем ты это сделал, и сколько все это будет продолжаться. Я спрашиваю только о том, какого черта ты уставился в эту газету, - раздраженно говорит Милена, - я не понимаю, что ты пытаешься вычитать…

- Ничего, - он пожимает плечами, и его ответ звучит так искренне и просто, что у Милены больно сжимается сердце. Ничего. Ну, разумеется, ничего. Как просто. Как безнадежно просто…

Квартира снова погружается в молчание. Глухо ворча, уходит из комнаты Альма, и слышно, как она гремит в прихожей новеньким поводком. В половине одинадцатого снова звонит телефон, но на этот раз это мобильник мужчины, и он, наконец, откладывает свою дурацкую газету, и нарушает обет молчания, предварительно покосившись на женщину и приложив паалец к губам. Молчи. Ни единого звука. Милена испуганно кивает ему, и отврачивается, чтобы не видеть, как ее мужчина будет спокойно разговаривать с неведомым ей собеседником и старательно делать вид, будто ничего не произошло.

- Я слушаю…

Это с работы. Кажется, мужчина хотел взять отгул. А теперь ему пространно объясняют, что дать ему отгул  невозможно, и мужчина недовольно хмурится, потому что это нарушает все его планы. Если у него есть какие-то планы. Если, конечно, он вообще способен хоть ненамного загляднуть в будущее, в котором уже навсегда останется этот вечер, горячая батарея, туго стянутый на запястьях собачий поводок…

- Да, разумеется. Как скажете, - соглашается с невидимым собседником мужчина.

Мобильник ложится на ручку дивана. Мужчина снова берется за газету.

- Тебя заставляют идти на работу? – осторожно спрашивает Милена.

Будто ничего не произошло. Будто все происшедшее с ними лишь маленькое семейное недоразумение, и досточно одного поцелуя, чтобы все снова встало на свои места.

- Да. Но я не пойду.

- Тебя уволят, - тихо замечает Милена.

- Я знаю. Но я не могу оставить тебя одну, - говорит мужчина.

- Я никуда не сбегу, - говорит Милена.

Она очень устала. И подушка, которую он вдруг неожиданно приносит из спальни и осторожно подкладывает ей под голову, оказывается весьма кстати.

- Возьми, - разжав ее губы он запихивает ей в рот белую таблетку, - не бойся. Это всего лишь снотворное. Ты устала. Тебе надо как следует выспаться…

Для чего?

 

 

_____ (Продолжение следует)